Александр Чекалов * * * О, что за время! — чудо-время, когда влетаешь ты, с мороза ещё румяная, но всеми пушкАми (как у абрикоса) на теле вставшими навстречу моим движениям неловким уже сигналящая: речь о том пойдёт, что и без слов к им- перативу подтолкнёт нас: одежды сбросить торопливо и — к чёрту эту отстранённость! — у нас тут выбор: либо — либо. …Уже размер твоих сосков и их форму я изведал — или… мы оба слишком бестолковы? как будто память удалили о тех минутах… тех секундах, открывших нам все наши грани? Нет-нет… Последний — отсекУ вдох. Замрём — как будто на экране: пусть будет чувство безупречно, как будто ветер бьёт в лицо вам! Как будто — штамп "до новых встреч" на мечте о счастье образцовом. …Всё очень нежно, "без зубов", но… в постели, скомкавшейся тут же, давай-ка сразу — полюбовно — вновь распадёмся на две туши, на два усталых ламантина, — чтоб не было (прости поэта!) потом мучительно противно внезапно ВСЁ понять про "это". Пусть это время — грёз, каникул, тайм-аута! — пихнёт на лёд нас, и мы закружимся… Кивни-ка, лаская связи мимолётность невнятной, вроде пантомимы, предательской мечтой о встрече, что никогда не повторим мы (нет-нет, не может быть и речи!) — но ведь пока… пока — покаты, сугробы, плечи… На меня-то — взгляни хотя б и свысока ты… (А губы, губы — мёд и мята! А варежки, а шарф, а шапка… а взгляды! — будто снега комья.) Мне так безоблачно… и шатко… Но, честно, СЫТ твоим пушком я. 01.01.15 Позитивное Оттепель: всё те же грабли… Наступлю и я, смеясь: на воду спущу корабль, и — будто лещ, а может, язь, солнце сразу заиграет на зеркальной глубине, — пусть и дальше загорают эти дяди в кабинЕ… Впрочем, к чёрту кабинеты! — кровь играет, горяча; видишь клоуна во мне ты — что же, дам тебе леща, вмиг очнёшься. …Трабл на трабле? Кризис? Яма на Пути? У меня такой кораблик — ты со мною не шути! Без рассудка все мы маги, — детства, главное, не сдать! …Нос из мокнущей бумаги ледяную благодать сокрушает, колет, режет, словно супер-пупер-нож, — далеко несётся скрежет! …Что посеешь, то пожнёшь. Как мороз ни поднимался на дыбы вокруг ручья — нынче плавится, как масло, ни моя, ни их, ничья целина… И слог-то выспрен, а идею всё ж ценю… Главное — поверить искрен- не во всю эту фигню. 01.01.15 Ёлка "Ты УГ!" — говорят про таких вот, как я. Сильно, ёмко, — не отмоешься. Но… посмотри-ка, пискля! — горит ёлка. Ярко-ярко! как будто дыханием gif анимирован! …Управление сном: всё, как и у других (а не миром). Посмотрите, какая красавица, а! — сколько шариков разных… Сколько рухнуло вер — а мечта вот цела: хрупкий стражник, охраняющий дом мой от натиска дня и реальности шоу… Эта ёлочка — всё, что ещё у меня остаётся большого. А кругом — удручающий видеоряд: наш НЗ быстро тает. (Да, к тому же, и шариков, говорят, у меня не хватает.) Но пока на столе это чудо сверкая искрит (так что даже глазам чуть-чуть колко), что осталось — не важно (и кто говорит) …и сколько. Говорят, будет муторным этот НГ, — может, даже последним, но — растёт это чудо в моём парнике, как под солнышком летним, и — плевать на угар. …То Майн Рид, то Лу Рид… Я Мичурин! "Чуешь запах?.. Не чуешь?.. Гирлянда горит!"… ВСЕ не чуем. 06.01.15 В зеркале Помню, в юности, холки ещё не навьючив ношей прОжитого, упоённо орал, как и сверстники, — мол, nevermind и no future (вне себя оттого, что "мелеет Арал"), ну а будущего оказалось навалом, до сих пор оно есть… Был дурак — и мечты, чтобы угол и впредь на холме рисовал он, а теперь… ты есть ты. (И потом — тоже ты.) Всё, что было, — мозаика, сумма фрагментов, из феноменов выстроенное панно, плеск и блеск по отдельности малозаметных элементов… Нет будущего? Да полнО! — ещё даже сейчас… но, конечно, не столько, сколько в прошлом. …И раньше плод не был большим, а когда на зубах предпоследняя долька, вдруг оказывается, что мы… не спешим. Пусть ещё повыпендривается немножко эта жалкая, жала — лишившаясЯ человеческая… не душа-хромоножка, но мечта о душе — что почти уже вся испарилась, истаяла… остановилась… Будто в зеркале — некий чудила с бинтом на кровавой руке и с гитарой на вырост, не желающий знать никакого "потом". 15.01.15 Волшебные голуби Опять, будто роза в проруби, шурша расцветает ночь — и маниакальные голуби приходят тебе помочь… Гляди, как месят грязь они, все лапки истерзав! Поскольку крылья связаны — и пёрышки в слезах. Но есть у них цель высокая: заботиться о своём сухом и холодном соколе. …Ты смилостивился: "Споём!" — и хором вы курлыкаете, и счастливы они: смешны, глаза навыкате… Любви — хоть часть им выплати! Хоть руку протяни… Но нет, ты ведь выше этого: заоблачен твой полёт, и — правда же? — фиолетово, кто первой из них умрёт, из этих птичек тупеньких… У них и слуха нет! А на дешёвых туфельках — лишь реагента след. Тебе не нужна их проповедь и — нечего делать тут: от ангелов мало проку ведь… Что ж, утром они уйдут, мечтою одержимые на скорбном их пути нарушить все режимы — и… однажды тебя спасти. 18.01.15 в ожидании толстой тёти (вспоминая "Зуи" Сэлинджера) ты лежишь и не встаёшь — лишь одну избрав из книг… лучше б бился — мол, даёшь правду, "чтобы каждый вник! чтоб хотя бы большинство ощутило вдруг одно на всех олухов родство — как раскрытое окно"… что ж нам делать-то с тобой, переваренный пельмень? …большинство — от слова "боль"; меньшинство… от слова "Мень"? но в углу, где ты лежишь, нужно красить потолок… всё равно получишь шиш, сколько б воду ни толок. …влево шаг и вправо шаг, всё считается — побег… обживаешь ты лежак, новый год и новый век. мама гонит маляров, отговаривает брат… ты — предчувствию Даров рад и квадрата потолка, и обоев, и секунд будто нет! а есть — Река… и никак не просекут представители "шинства" (может, Мень-, а может, Боль-), что Сверчок вокруг Шеста, Мариотт, а также Бойль, мир, законы, вещества, все чужие, все свои — это всё одни слова… "И?" 18.01.15 * * * Пьяная женщина… хуже она ребёнка. Кто-то осклабится, гад: "Ничего бабёнка", ты же — совсем не такая… Так что решишь-то? А?.. За компанию — надо! …Бела, пушиста, ты ведь котёнок… который — лишь потерялся, сразу забыл, как, зубасто застыв в дверях, всё хохотом провожало, пинком несмелым… Кто бы на твоём месте сказать сумел им, что ты устала, что зябко, — мол, молочка бы… Из чувства долга — в общении их ухабы сглаживала… даже сравнивала… и довольно! Где же хороший хозяин? Пора домой, но… ты напилась и поэтому — даже рада, что всё случилось, а значит, и нет возврата: здесь тебе самое место… пин-код под зад, и… мазы не стало. (Не нужно бы и досады.) …Пьяная женщина спит, потому что спится. Ходит вокруг одинокий кобель-тупица, всё-то примеривается да ждёт чего-то, а если что и обломится — только рвота. Только ночная морока, — мол, вот же тазик… Только почти уж забытого метастазик острого чувства… коктейль микрофлор и смазок… ну а наутро вновь жизнь и примерка масок. …Пьяные женщины… Смеет ли укорить их самый безжалостный и беспристрастный критик! — так ведь несчастны… И ты вот не удержалась. …Это неправда: не унижает жалость! А консервирует в чувстве, что ты зверёныш и всё восстанет, как надо, чуть только тронешь, ибо — не круто всё это? …Ступени мшисты, все однокашники в гору пошли… "Спешишь ты?"… Омута муть… только выдохну и со дна я: "Ты ничего никому не должна, родная". 21.01.15 * * * Приснилось — вот последний раз мой: чуть поюлив ужом средь пар, кленовый лист, ещё не красный, на сено свежее упал. …Вот люди! — кружатся друг с дружкой, попутно тешатся виной, а вера — тикает игрушкой, — нездешне умной, заводной. Ах, этот вальс… Повыл — и аллес. …Ещё предание свежо, как вы на пары разбивались… Ничё-оо, расцепитесь ужо: борьба полов и это спишет… А сено… "Для ноздрей и глаз ведь это лучшее из пиршеств, оставшихся?.." Не в этот раз. …Цветы, трава… и семена вот… И смерть — и праздничная снедь. Всего в достатке, хватит на год! …но вот листу — не покраснеть. "Ну, вы! Устали, так лежите", — льном косм умножив космос трав… бездумно веря: вседержитель какой-то есть — и мудр, и прав. …Ещё я здесь: и с ним, и с нею, — с двумя усталыми зверьми. И жил не рву, и не краснею… И не старею, чёрт возьми. …"Увы! Что правда, что враньё вам — один, как говорится, стон, — будь хоть училка с комбайнёром, хоть оба — офисный планктон"… Не важно праведной надежде, чьего ума родиться средь, чтоб лишь шепнуть: "Себя не тешьте" — и, как игрушка, замереть. 27.01.15 Красивая девочка В небыли дощатых тротуаров, некогда раскидистых садов и китайских розовых товаров как вершины праведных трудов, начитавшись в отрочестве Грина, выросла с надеждою… и вот — девочка, домашня и старинна, в безымянном городе живёт. Всё так тонко… как же не порваться! — дымке, флёру, разовым мечтам… Кажется, вот-вот начнёт сбываться? Снится, что чуть-чуть ещё — и там? Лучший путь застрять в упёрто прошлом, глупенькой мишенью стай и стад. Ибо — что ж… и рай навеки прожран, и для пекла духу не хватат. 28.01.15 Видится! …Да, несомненно: кажется, уже совсем, как говорится… И, конечно, скребут порою кошки на душе, но — в общем-то, по большей части, нежно. Да, тонус рад любому костылю: пейзажи, встречи… пусть оно и пресно… А кошкам я соломки подстелю, — вот самое проверенное средство. А вы (и вы) — за эту болтовню — ну, в самом деле, что, не извините? Льщу вновь себя надеждой… не виню за то, что лишь кошачий наполнитель по всем углам валяется в мешках и снег не свеж и лёд какой-то ломкий и лишь одна соломинка в руках… И — как тут подстелить себе соломки?! …КамАЗ — не больше крупного жука… Картинно мимо горнего балкона плывут над миром ломтики бекона в оливковом сиянии желтка. …Казалось бы, от Музыки ушёл и — взамен нашёл, как говорится, стих… Но вот — на расстоянии — большое, огромное! и голод… вдруг утих. 31.01.15 Уф… Давным-давно прочитал (и оценил!) великолепную поэму Андрея Широглазова "Антипушкин" — да всё никак решиться не мог… но вот наконец-то решился: отныне — всё, перестаю-таки «ставить на черновиках время их написания»! А заодно и на чистовиках тоже. 8-) Итак, поехали дальше: Меннерс-младший Золотой пейзаж побережий: остро чуешь песок, босой… и всё реже, увы, всё реже вспоминается та Ассоль. Облака громоздятся в небе, расстилается мир у ног, нету сил помышлять о гневе: "Наслаждайся мечтой, сынок". Одинокий алеет парус, тронут кистью сырой зари… Просыпаюсь ли? Просыпаюсь… но — пускаю вновь пузыри нежно радужные — на ветер! В горле ком, хорошо знаком: ветер умер — но не ответил, лишь бессильно обдал песком. Папа-папа… ПарАм-парАра… Перековываем мечты на бессмысленные орала у неровной морской черты. И ложится прибой под ноги, квинтэссенция! самый сок! — и в безвременье, одиноки, просыпаемся… как песок. Вечер вторника К чЁрту рай: мне на планете люлей милей. …Ради воскресного отдыха и посты не выставлены у источающего елей центра вселенной — воронки среди пустыни… Весь понедельник истрачен на миражи, на подготовку к тому, чему нет названий… Впрочем, опять — ворожи тут, не ворожи, кончится резким: "Не надо сюда названи…" — и неизбежным отбоем, отсёкшим "-вать"… И — предсказуемым утром: не белым-белым, но перламутровым… Надо бы с чем-то рвать людям — да ведь и без этого хватит дел им, раз уж идеи, одна за другой, в тираж выйти должны… Словно синяя голубица, тает над маревом очередной мираж. "Может, обсудим?" — "Команда была отбиться!" Спи. То, что выглядит, как основная злость как бы охранников мира сего — всего лишь ужас неясности: точно ли обошлось? Разум кипит — если долго его неволишь. Трубка гудит монотонно… Пора понять, сколько бы зря ни марали листы/холсты мы, главное правило жизни — не нам менять. Святы места? Оставаться должны пустыми. Всё. На вопросы — ответит любой амбал (мол, паруса наши алы — и "все там будем")… Тонет корабль… и с него — не сбежать на бал маленьким (как и надежды их), типа, людям. Акромегал Какой-то идеал расхристанный лежит в растерзанной постели, а вот — экскурсовод с туристами… А вот — смываются недели метелями… Не гений — гениев суммированный некий образ: на всех один (ведь рядом тени их, и каждый — в общее родство врос). "Любуюсь отражённым ликом у чужого зеркала… Не звал нас, и всё же — лишь ему, великому, за нашу интертекстуальность посмертное спасибо… Кости все уже изломаны под мясом, — и нет опоры в хищном космосе… и — всё же баснями кормя сам себя — себя же в каждом хаме я и в каждом школьнике прыщавом узнАю, затаив дыхание… Ну вот и камень, и праща вам, — мечите… обвиняйте в серости и в том, что форменный индюк, а… ведь я надеялся, как всЕ, расти! — но вышло… вот…" И век-жадюга не даст теперь и мига лишнего ("Что голод! — тьфу… Была мечта бы — и непременно утолишь его!"), чтоб оправдать твои масштабы. …Пигмеи — трогают руками всё. Гид возмущён: "Ну сколько раз вам…", — а вы… "Мы даже не ругаемся в посмертии пустом и праздном, поскольку… Честно, много надо ли нам, голиафам, от давидов! а им… чего уж там, — от падали…" (Кто ценит предков родовитых!) …Какой-то идиот в манжетиках, собой заполнив — в виде казни для честолюбцев ("Это ж этика!") — хрен знает сколько тех вакансий, что так желанны для взыскующих… э-э… толики посмертной славы! — способен укрепить тоску лишь их… А впрочем, ладно. Вирши слабы. Не ты, не он, не я — а кто-то там лежит, как камень на панели, и делится заёмным опытом ("Чтоб мы хоть децил поумнели!"): и нежизнеспособный (вследствие… э-э… не соображу чего-то…), и — столь великий, что, как лезвие, дрожит фальцет экскурсовода. * * * То платил настоящим тягло, то вдруг с будущим порывал… Только тянет любого дятла на свой собственный перевал, где бараки… и столь наивно незабудкой заложен Фет… и — пустая сто лет стоит на полке тара из-под конфет. …Потому голубям и крошим свежей булки почти что треть и, заискивая пред прошлым, не даём ему прогореть, что не знаем иного счастья, кроме шёпота тет-а-тет, а в подкорке зудит (мол, щас я) олимпийских колец кастет. Печенье Дурацкого печенья пару штук доесть, а после — прыгнуть с парашютом! — чтоб сердце, будто лопасти, тук-тук… "Спуститься бы на землю, парашют, — и больше у тебя не попрошу там ни лёгкости, ни новой ноши… Ой!" …Всё стихло. Будто утро… снег, сочельник… "Земля! Земля!.. Ты что, как неживой?" — трепещет шёлк улыбкой ножевой, но всё… И застит небо вкус печенек. Чужие Что нам делать, когда доделала, всё что нужно сама земля и от дерева, глянь, до дерева зеленея, плодится тля? Нет больших дел — займёмся малыми, несводимые полюса: на рассвете — любые алыми людям кажутся паруса. Да, но мы-то — на лёгком катере — прямо к рифме… ах, нет же, стоп! …На рассвете ли, на закате ли… В небо пальцем, а новость — в топ. …Хором ахнет и встанет Община… и — все выплачет очи мать… Что нам делать, когда всё кончено?! .................................. Начинать. * * * В круговороте тёрок о сантехнике и планов посетить ЕИРЦ пытаются укрыться неврастеники от ясности… которая в ларце коробки черепной, яйцеобразная, ждёт шанса подменить мою судьбу! И — знаю же, что дёргаюсь напрасно я, но "это жизнь". И счастье ещё бу| … * * * Полработы не стоит показывать никому: ни канву, ни наброски… ни главное, ни кайму… Всё равно, в безразличии к внешнему лоску, ты всё на тряпки порвёшь — и нарежешься в лоскуты — или нет, будешь трезвым сидеть и ломать в руках корешок фолианта… себя выражать в рывках, — расточать потихоньку… по слову, по букве, по чайной ложке — как нам завещал ещё Эдгар По (помнишь это: колодец и маятник? жук — и клад?) Мир — оклад, а икона — лишь ты: неумыт, патлат. …Говоришь, настоящий индеец? Даёшь потлач! Вопрошаешь, куда же всё делось? Ну что ж, поплачь… Но сквозь слёзы, сквозь годы — пожалуйста, впереди, не одни только ножницы с ветошью разгляди, а — конечную стадию (шаг и — мгновенье, стой!)… Ибо что этот мир — без заветной работы той. * * * Тебе кажется, время то ставит препоны, то вдруг подастся — и рушишься в бездну, не зная броду? Так и есть… Проникая всё дальше в неясно что — то одну, то другую проходим насквозь породу. То базальт, то песчаник… то туф, то опять базальт… То вдруг холод пещер, то от мантии — волны жара… Нам обнять бы друг дружку скорее (к чему базлать!) — но ведь будто на разных концах мы земного шара. Всё копаемся, будто в песочницах: ты в своей, я — в своей… Воля-волюшка! Наглая, как синица, прямо в руки ты просишься: "Вот я! Хватай скорей!"… А покой — он журавль… Он действительно только снится. Терриконы всё выше, а шахты всё глубже, но — ближе стать не дано… И попробуй тут разберись-ка… А безвременье — тоже отдушиной снабжено: чтоб любой беспородный пернатый дышал без риска. * * * Не шелохнётся лист газетный на кровати, когда на нём я вновь накрою свой обед: пяток идей — и чай, добытый в автомате… "But is it quite enough for Genius?" — "You bet." …Ночь, улица, — стучу по клавишам, — аптека… Фонарь вот упустил — но вставлю, не беда. А Джиниус-то всё ж удобней Лоджитека, — и скроллинг так хорош, что можно без вреда для чувства и ума всё промотать за вечер: старушку в шушуне и облако в штанах, космическую тьму и холод человечий, — охота бы нашлась! — а я… аскет? монах? О нет, поэт и всё. Не думаю о прозе. Мой холодильник пуст, а вечер тих и мглист. И бьётся мысль о лёд, как рыбка на морозе, но больше нет идей! — и лишь газетный лист… * * * А вот и бабье лето: не солнце-в-вышине ль подобием омлета пятнает туч шинель?! Не майские ли грозы — по-тютчевски, как встарь, — все разогнав морозы, вернули нам сентябрь?! Ах, нет. Волнуя люто (хотя чудес не жди), то с грохотом салюта мешаются дожди: День города… и вечер, избыт опять, изжит… И пёс по-человечьи от ужаса дрожит. * * * Сейчас 12:28. (Побрился. Гладок, чист и свеж. Снаружи в окна смотрит осень, — о нет, она не из невеж, — украдкой, лишь бы не тревожить: а вдруг тут жизнь опять бурлит… Откуда знать ей, каковО жить, когда вокруг палеолит и рыщут полчища чудовищ! Она такой — была всегда: следила, что ты там готовишь, дышала на стекло, седа, — и, пробовавшему рассесться, тебе вдруг делались слышны набатные удары сердца, зовущие из-за стены туда, где свежесть с чистотою… чтоб пасть на землю перед ней и клясться: "Я тебя не стою!" — на вечно юном склоне дней. …Ну-ну, не надо… Важно то лишь, что сохраняет, не следя, и не твердит: "Конечно, стоишь!" — но укрывает от дождя. Мой милый дом… В любой игрЕ пасть мы можем низко… но внизу — земля. И я в родную крепость всегда на пузе приползу, — ну что поделаешь, раз выпал такой же жребий, как и всем… хотя — не мой ведь это выбор!) …А, нет, 12:27. Снежная Галатея Чего-то белого под вечер, гляди, нападало с небес! — давай же, вновь попутай, бес: проси, чтоб я очеловечил какой-то образ неземной, слепивши что-то вроде феи, и — приумножь мои трофеи… вновь посмеявшись надо мной. Тебе и гадить-то не надо: дождись, когда придёт тепло, потом капели канонада… Глядишь, оно и потекло, — всё, что, стараясь и потея, слепил, дурак, ещё вчера (на то они и вечера)… Прощай, родная Галатея. Я знаю цену красоте. …Бывает, вываяешь что-то, а после взглянешь, и — зевота… Я — ЗНАЮ цену красоте. Она… в победе над соблазном уютно жить вчерашним днём! …Шедевр исчез? И что! Начнём опять корпеть над безобразным. Потом, возможно, подбирать к нему доступный массам бисер… глядишь, и выйдет зашибись, и, реально, вечно повторять не так уж и зазорно! — ибо иные муки слаще нег и — либо сам растаешь, либо… всё вновь отдашь за этот снег. * * * Приди, в гостях побудь немного. Метнись этюдом Дебюсси, как балерина, одноного и — мандаринов принеси! — побольше, будто символ жатвы и новогоднего тепла (когда зайчат и медвежат мы в мечтах лелеем у стола)… Войди лучом зари бездомной и — будь как дома… до тех пор, пока закат не вспыхнет домной, затмившей лунный семафор. Откуда-нибудь, если можно, конфет каких-нибудь кило достань, пожалуйста: всё сложно, а кушать хочется зело! Будь — как во сне… то почве дочкой, то камню ящеркой… пока пускается бездонной бочкой всё наше время с молотка на ветра хладные полОтна, (не на фабричные! хэнд-мэйд!) … Земля — "возможностей" оплот, но… увы, никто не Архимед… а ты — будь ИМ! и Леонардо! Мари Кюри! и Жоржем Санд! Четыре года (если надо) — и расцветёт вишнёвый сад, будь умницей… и — Нэнси Спанджен! И кем-нибудь ещё, окей? А нет, так притащи мне спаржи незнамо сколько и откель. (Изменятся черты мечты, и — чижёлых, как ни посмотри, мелькнут ежа сорок четыре, чесночных зуба тридцать три, все двадцать два несчастья сразу — и все одиннадцать друзей… и, не окончив эту фразу, я затащу тебя в музей всего! — и времени, и места…) Особо много сил не трать, — купи, что будет там иметься… хотя б ЧЕГО-НИБУДЬ пожрать! Капусты, может быть, брюссельской… и всё, спадёт печали гнёт! И в тишине, почти что сельской, покой на сердце прикорнёт. * * * Ненастье, ненастье… Тоскливый лай ничейных собак, что, себе не веря, предчувствуют МАЗУ… Пандорин ларь — и рвущегося вон оттуда Зверя. Жестокая скука… но и мороз, и вихрь — вылизывающий лица с такой беспощадностью, что до слёз желаешь ты в топке испепелиться. И — улицы, улицы всей страны, что в эту предпраздничную неделю вновь вынужденно столь людей полны, что, глядя на них, я глазам не верю: и общества каждого э… столпа, и самого нищего из бездомных — всех выковала на ходу толпа, вот эта, в невидимых миру домнах, и что! Шевели-ка (и будь прочней!) поршнями… ПокА рыбка думает, кОрм чей, ты время ничейное жри в корчме — упорно, как некий досужий кормчий: судьбу ведь, как сочного порося, ни с кем не разделишь… От жира светел, давись же, добавки себе прося: ты следующий. Ветер вытер вертел, — всё ждёт… Замусоленный, жжёт асфальт подушечки лап агрессивной солью, а граждане… просто хотят поспать — и дни, и недели жуя, как сою. Не впрок, бесполезно… Всё без следа минует: лишения, голод, волны… величие, бедность… руда, еда… Зверь сыт? Рыбы целы. И все… довольны.